Тише едешь - не приедешь.
Вопрос о "тактическом значении скорости" был одним из любимых вопросов теоретиков на рубеже XIX и XX веков. И вот что, например, сказал по этому поводу "выдающийся и популярный соврем. мор. писатель", француз Рене Давелюи в 1902 г.:
Скорость есть главнейший элемент элемент для разведчиков, которые не строятся для боя, или миноносцев, целью которых является использование мины; что касается боевых судов, то на них она должна быть принесена в жертву истребительной силе, как главному элементу боевого корабля.
Мнение о подчинённом, вспомогательном значении скорости для линкора нельзя назвать общепринятым - будь оно общепринятым, тема не стала бы популярной - но можно назвать распространённым и даже доминирующим. Его выводили из чистой логики - как Давелюи. Его выводили из графических расчётов, как Реджинальд Кастанс. Или из результатов военных игр. Классикой жанра было, например, решение проблемы "crossing T" за счёт отворота "медленной" эскадры по внутреннему радиусу. Не будет большой ошибкой сказать, что большинство в то время держалось следующего взгляда: "превосходство в скорости на пару узлов не даёт существенных тактических выгод".
Такова была теория - и она удивительным и решительным образом расходилась с практикой. Любой абстрактный сравнительный анализ броненосцев "Фудзи" и "Полтава" привёл бы аналитика к выводу о том, что корабли эти примерно равны по силам. Однако на практике сущая мелочь - превосходство "Фудзи" в скорости на те самые 2 узла - решило судьбу русско-японской войны. Точно так же теоретический анализ Джеллико ставил под сомнение тактическую ценность "лишней" пары узлов "Куин Элизабет". На практике же эта лишняя пара позволила четырём британским линкорам сражаться с двадцатью двумя немецкими - и не просто сражаться, а выигрывать.
В обоих рассмотренных примерах небольшое превосходство в скорости давало быстроходной стороне решительный перевес в условиях погони. С этим, собственно, ни один тогдашний теоретик и не спорил. Ошибка теоретиков была в другом - погоня представлялась им чем-то исключительным, вторичным по отношению к абстрактному, "настоящему" бою.
Какова цель "настоящего" боя? Всё тот же Давелюи сказал коротко и понятно: полное уничтожение неприятельских сил. Идею эту вполне можно назвать "мэхэнианской", об этом мы надысь говорили. Однако говорить о влиянии только Мэхэна было бы несправедливо. Альфред Тирпиц ещё в 1877 г. писал:
Характерной особенностью боя в открытом море является то, что его единственной целью является уничтожение противника. Бой на суше предлагает другие тактические возможности, такие как захват территории, чего нет в морском бою. На море только уничтожение может рассматриваться как успех.
Нет спору: стремление к уничтожению противника - правильное стремление. И в бою, в котором оба противника стремятся нанести максимальный ущерб противнику, скорость, вероятно, действительно не имела бы большого значения.
Проблема заключалась в том, что в большинстве случаев как минимум один противник не стремился и не мог стремиться к уничтожению неприятеля. Поэтому основными сюжетами были "погоня", "прорыв", и, у талантливых драматургов, сочетание этих вариантов: Сантъяго-де-Куба, Шантунг, Ульсан, Цусима, Фолкленды, Доггер-Банка. Ютланд представлял собой забавный случай того, как противники по ходу сражения менялись ролями, и, кроме того, добавил в перечень сценариев нечто, что можно назвать "силовой разрыв контакта". Были случаи, когда один из противников принимал бой у базы - Фучжоу, Манила, Порт-Артур - но этот вариант отживал своё в силу развития технических новинок (хотя да, французский флот так Вторую мировую отвоевал). В конечном итоге только в двух сражениях - при Лиссе и Ялу - оба противника как минимум пытались сражаться, не имея ввиду ничего другого.
Иными словами, стратегический и оперативный контекст настолько сильно влиял на тактику, что приёмы, разработанные в теоретическом вакууме - вроде всё того же crossing T - оказывались востребованными гораздо реже, чем хотелось бы, а простая возможность "догнать и перегнать" приобретала первоочерёдную важность.
Что из этого следует? Много интересного. Например, следует, что решение строить линкор, заведомо уступающий противнику в скорости, было ошибочным безусловно, а решение строить линкор, имеющий скорость, равную скорости противника - было решением как минимум спорным. Точно так же безусловно ошибочным был любой "откат" в скорости по сравнению с предыдущим типом - как в случае с "Импертарицей Марией" и "Севастополем" (что, опять же, сказалось на боевой практике черноморских дредноутов).
Снова следует гениальность Джона Фишера.
Снова следует гениальность Джулиана Корбетта, снова вспомним: вопрос не в том, как победить противника, а в том, как принудить его драться. Будь эта максима сформулирована и уяснена раньше - возможно, техника линейных кораблей развивалась бы особым образом.
Внезапно следует если не гениальность, то прогрессивность итальянцев - проектировавших броненосцы типа "Рома" с учётом стратегического и оперативного контекста.
Снова следует первоочерёдная важность теории. Отсуствие представления о "боевой задаче" приводило к радикальному, вульгарному решению вопроса о цели боя, и - неверному решению вопроса о сравнительной ценности различных тактических свойств корабля.