Всё так однозначно.
Вопрос о принципе можно назвать центральным вопросом военно-морской философии. Идея поиска вечных и неизменных оснований для правильного строительства и применения морской силы стала ключевым элементом идеологии Мэхэна. В наиболее радикальной, почти провокационной форме эта идея была сформулирована в первой главе "Влияния морской силы...":
Здесь заканчивается общее обсуждение главных элементов, которые влияют, благоприятно или неблагоприятно, на развитие морской силы наций. Целью нашею было сначала обсудить эти элементы в их естественном воздействии за или против и затем подтвердить выводы частными примерами и опытом прошлого. Такое обсуждение, хотя и несомненно обнимающее более широкое поле, все-таки остается, главным образом, в области стратегии, не касаясь тактики. Соображения и принципы, которые входят в такое обсуждение, принадлежат к неизменяемому, или не изменяющемуся порядку вещей, оставаясь теми же самыми, в причине и действии, из века в век. Они принадлежат, так сказать, к «порядку природы», об устойчивости которого так много говорят в наши дни; тогда как тактика, оружием которой служат средства, созданные человеком, принимает участие в изменении и прогрессе расы из поколения в поколение. От времени до времени здание тактики должно изменяться или всецело сноситься, но старые основания стратегии остаются столь же непоколебимыми, как будто бы они покоились на скале.
В этом коротком отрывке содержится несколько идей, каждая из которых заслуживает отдельного обсуждения и осмысления. Для сегодняшней заметки ключевой является идея существования принципов как таковых. Коль скоро принципы существуют, задача теоретика состоит в том, что эти принципы отыскать, описать и вооружить практика соответствующим знанием. Ключевой догмат мэхэнианства примечателен тем, что он позволяет организовать деятельность как теоретиков, так и практиков - в этом ещё одна из причин феноменального успеха самого известного военно-морского учения.
Как любое решительное, прямолинейное высказывание, принципиальная идея Мэхэна вызывает естественные возражения. Мэхэна критиковали, критикуют и будут критиковать за склонность к догматизму. Окружающий нас мир принято считать бесконечно многообразным. Мысль о том, что для организации деятельности в этом мире можно применить несколько простых правил, противна человеческой природе - тем более, если правила эти объявляются неизменными, вечными. Интеллектуальное отвращение тем сильнее, чем живее ум, и нет ничего удивительного в том, что один из самых умных адмиралов той эпохи - С.О. Макаров - сформулировал прямое возражение Мэхэну, которое мы недавно вспоминали, и вспомним ещё раз:
Заговорив о принципах вообще, позволю себе сказать еще раз, что к ним надо относиться осмотрительно. Коломб и Мэхен проповедуют, что раньше, чем предпринимать десантную экспедицию, нужно уничтожить военный флот противника. Руководствуясь этими принципами, японский адмирал Ито должен был сначала уничтожить китайский флот, а потом уже приняться за содействие армии фельдмаршала Ямагато. Для уничтожения китайского флота надо было перейти к порту Артур и брать этот порт с моря или же блокировать порт, чтобы запереть в нем китайский флот. Операции на берегу от этого, без сомнения, сильно пострадали бы, ибо движение береговой армии и подвоз провианта всецело зависели от поддержки флота. Береговые перевозочные средства были крайне недостаточны, и Ямагато требовал, чтобы перевозка всех материалов была как можно дальше от линии операции, да и время не ждало приближалась холодная пора. Ито, вероятно, понимал, как важно уничтожить китайский флот, но обстоятельства заставляли Ито поступить иначе. При более энергичном противнике может быть следовало поступить иначе, но в тех обстоятельствах, в которых был адмирал Ито, выбор рода действия был правилен и оправдался в деле. Отсюда мы можем вывести заключение, что Наполеон был прав, когда сказал, что на войне обстановка повелевает.
Об общих принципах можно сказать, что их нужно изучать, но для войны важнее всего глазомер, т. е. уменье ясно представить себе все обстоятельства и в зависимости от них выбрать должное решение, руководствуясь главной идеей разбить неприятеля и опираясь прежде всего на свой собственный здравый смысл.
Человек внимательный и ироничный заметит, что Макаров, взявшись критиковать идею общих принципов, в своём рассуждении сам использует такой принцип, называя главной идею нанесения поражения неприятелю. Более того - поскольку Макаров делает это не вполне осознанно, принцип этот вполне можно назвать естественным. Впрочем, оставим это замечание за скобками. Как таковые, слова Макарова выглядят интеллектуально привлекательными постольку, поскольку в них подчёркивается сложность мира, и они призывают к напряжению ума, противопоставленному слепому следованию правилам.
Жестокая ирония - в том, что русско-японская война разрешила этот спор, причём весьма брутально. Японский флот был выстроен вокруг простого догмата - "флот должен бороться за господство на море". Флот российский был выстроен под влиянием множества частных идей и соображений. Не боясь преувеличения, можно сказать, что российской морской политикой на протяжении десятилетий, предшествующих русско-японской войне, повелевала обстановка.
Одним из результатов была многажды руганная разнородность наших эскадр. Однако, стоит заметить, что создание каждого конкретного типа кораблей российского императорского флота было вполне обоснованным. В конце концов, нашим флотом руководили не дураки и психопаты. Вполне резонными были основания проектов "Рюрика" и "Пересвета", не менее основательными были аргументы в пользу "Адмирала Нахимова" и "Адмирала Ушакова". Однако, итоговый результат был неудачным, и неудача эта была прямым следствием желания примениться к обстановке.
Такую же, и отнюдь не похвальную живость мысли можно обнаружить в оперативном и стратегическом планировании, особенно по ходу войны. Задачи флота и отдельных его частей менялись с удивительной частотой - и так же под давлением обстоятельств. Скорость изменений оказалась столь велика, что некоторые из них оказались почти невидимыми. Например, тот факт, что 10/23 июня 1904 г. русская эскадра вышла в море с тем, чтобы разбить японский флот и завоевать господство на море, остаётся на периферии восприятия. Немудрено, поскольку чуть больше чем за месяц до этого адмирал Е.И. Алексеев предлагал перегнать во Владивосток все современные крейсера и "Пересвет" - иными словами, считал борьбу за господство проигранной безнадёжно. А ещё через месяц он же хотел, чтобы во Владивосток ушла эскадра в полном составе, по возможности избегая боя. И во всех трёх случаях Е.И. Алексеев руководствовался имевшимися у него сведениями об обстановке. История об "уточнении" задачи 2-й тихоокеанской эскадры известна чуть лучше, здесь стоит заметить только, что эта история была частью длившегося на протяжении всей войны сюжета. В развитии которого непосредственно участвовал и сам С.О.Макаров, поменявший задачу Владивостокского отряда крейсеров сразу по вступлении в должность командующего флотом Тихого океана - и лишивший тем самым отряд благоприятного шанса на крупный успех. Разумеется, постоянная смена цели не могла не привести к тому, что частные успехи нашего флота не связывались в единую причинно-следственную цепочку - в отличие от таковых же успехов флота японского.
Наконец, нелепые перестроения вице-адмирала З.П. Рожественского перед началом Цусимского боя были результатом всё того же подчинения обстановке. Нет никаких сомнений в том, что в многообразном и сложном мире вопрос о сравнительных выгодах строя фронта и строя кильватера не имеет однозначного ответа. В одной ситуации выгодным будет первый, в другой - последний. И нет ничего удивительного в том, что, лишённые догматов, командующие нашими эскадрами в обоих главных сражениях вынуждены были раздумывать над тем, какой же всё-таки строй следует выбрать здесь и сейчас. В случае с контр-адмиралом В.К. Витгефтом трагические последствия этих раздумий неочевидны - хотя нельзя не отметить, что "вычислительные мощности" его штаба были загружены решением этой задачи во время паузы в сражении. В случае с Рожественским именно эти колебания привели, в конечном итоге, к трагическому развитию событий в первые сорок минут боя - и общему поражению.
Трудно высказать идею о том, что "всякая политика лучше политики колебаний", не впав в пошлость. Я позволил себе сегодняшнюю ремарку в первую очередь потому, что считаю русско-японскую войну идеальным, энциклопедическим примером необходимости и полезности принципов. Что, помимо прочего, попросту любопытно. Мало того, что взлёт Японской империи как таковой стал ярким примером в пользу геополитических идей Мэхэна, мало того, что Цусима стала недостижимым идеалом решительного и решающего генерального сражения, так ещё и ключевая методическая концепция Мэхэна может быть прекрасно проиллюстрирована русско-японским примером.
Но как же быть с Наполеоном, гениальность коего поражала самого Мэхэна? Как быть с обстановкой? Я не уверен в том, что Макаров вполне верно передал мысль Наполеона. Даже если это так, то, для начала, можно заметить: именно в силу гениальности Наполеона перенимать его рецепты весьма опасно - для их воплощения в жизнь нужно самому быть Наполеоном.
Далее, следует обратить внимание на суть слова "обстановка". Понятие это можно трактовать весьма широко, и во многих трактовках часть, причём существенная часть "обстановки" оказывается чем-то, что можно изменить - например, соотношение сил. Практически любая трактовка будет содержать в себе и более общую идеи изменчивости обстановки - изменчивости, причиной которой могут быть собственные действия, действия противника и объективные обстоятельства. А из этой идеи уже можно вывести ту самую полезность неизменного принципа: тот, кто вооружён таким принципом, сможет целенаправленно стремиться к изменению обстановки в свою пользу. В итоге кажущийся "ярмом для ума" догматизм на деле оказывается продуктивным, в то время как тонкий интеллектуализм "сложности мира" может привести к параличу воли.